Исламизм как попытка самоликвидации культуры.
Изначальная публикация: http://www.apn.ru/index.php?newsid=37084
Является ли исламизм проявлением традиционной культуры?
Во внешних проявлениях, официально декларируемых принципах – вроде бы так и есть. И именно в этом заключается великая ложь и соблазн исламизма. Он активно маскируется и использует то, что стремиться убить.
Под исламизмом мы понимаем агрессивный политизированный салафизм, часть сторонников движения «Братья –мусульмане», особенно нынешних, движение «Талибан» (и некоторые другие современные разновидности пакистанского деобандизма) и организации называемые «афроталибаном», «Хизб-ут- Тахрир», ИГИЛ и некоторые другие.
В чем же лживость исламизма? Посмотрим, чем он отличается от традиционного ислама, который есть порождение традиционного общества. Поэтому традиционный ислам признаёт наличие национальных различий. Характерное для традиционной культуры деление людей на своих и чужих. Когда в традиционной культуре отделяют чужих и их мир, далеко не всегда относятся к ним с ненавистью. Но всегда признаётся возможность их существования.
Ранний ислам действительно был очень воинственным, но он стремился вобрать в себя не только как можно больше земель и материальных богатств, но и богатств культурных, духовных, интеллектуальных, всё объединялось и обобщалось. Арабский халифат собирал земли, людей, богатства, мысли и идеи подобно Ахеменидам и римлянам. Поэтому интеллектуальная жизнь Арабского халифата была сильна, пусть не открытиями и новшествами, а масштабным сбором и накоплением информации. Именно оттуда называемые арабскими индийские цифры, арабские тексты о древних славянах и пр..
Поднятые на щит исламистами ранние мусульмане отличались гораздо более античными качествами: наряду с воинственностью они обладали хорошо развитой рациональностью, могли быть терпимыми. Они соединяли в себе элементы одновременно радикального и традиционного ислама в недоступных для наших современников пропорциях. (Невозможность следовать подлинным реалиям традиционного общества – беда не только исламистов, но и большинства современных традиционалистских течений, которые по своей сути являются постмодернистскими. Когда как реальная традиционная культура достаточно органично и комплиментарно объединяла в себе и «консервативные», и «либеральные» начала).
Многое из накопленного в период раннего ислама не получило развития в исламском мире. Например, философские обобщения оказались в первую очередь полезными европейским христианам. Но традиционный ислам выработал гибкую и жизнеспособную систему организации общества, приспособленную к характерной для Передней Азии смене государств и народов – лидеров, миграциям и конфликтам. Традиционный ислам помогал сохранять социальную организацию при любых из выше перечисленных обстоятельствах.
Появление традиционного ислама стало кульминацией переднеазиатского культурного синтеза, который позволил создать стабильную систему организации и самоорганизации общества на основе опыта разных народов. Государства в таких условиях могли легко возникать и гибнуть, не меняя существенно уклада жизни.
Традиционный ислам сохраняет национальную специфику отношений между людьми и за пределами Передней Азии. Не зависящую от государственного регулирования и нередко основанную на ещё доисламских принципах. Это уклад семейной жизни, отношения между друзьями и соседями, земляками, соотечественниками и пр.. В старину ислам усиленно и целенаправленно оберегал эту часть человеческой жизни. И именно потому мог эффективно противостоять различным вызовам. Так же традиционный ислам подразумевает серьёзно развитую светскую национальную культурную традицию.
Традиционно устойчивость ислама базировалась на теснейшей сцепке религиозной идентичности со всеми остальными: этнической, территориальной, родственной, социальной, культурной и пр.. В отличии, от христианства, ислам в гораздо меньшей степени стремился выделится в особое, автономное либо даже враждебное, пространство, отличное от «мира». Либо в отказе ради религии от всего остального.
Сильная сторона ислама — работа с иерархиями коллективов. У христиан в целом лучше получалось работать с отдельными людьми. Особенно когда в старину они, индивидуализировавшись, все не могли жить без коллективов. Как это случилось в Римской империи.
Ислам проявил себя в поддержании некоего «среднего уровня» религиозных и бытовых принципов. Христианство прославилось святыми и религиозным, оклорелигиозным искусством. Хотя, несомненно, было и есть множество простых и ревностных христиан. А в исламе — своих святых и достижений в искусстве.
Так же ислам оказывается востребованным в случае наличия большого числа мелких полиэтничных минимальных коллективов выживания, не слишком интегрированных друг с другом. Как это было на Ближнем Востоке после длительных римско- и визатийско- парфянских и персидских войн, начавшихся на заключительном этапе тамошнего эллинизма. Халифат принёс на многие их этих территорий относительный мир. Чем и привлёк к себе симпатии значительной части населения.
На Руси к моменту принятия православия была элита, сравнительно недавно порвавшая с прежними коллективами и идентичностями. А на Северном Кавказе существовали стабильные традиционные коллективы. Христианство не утвердилось по большей части. Утвердился ислам.
Давно сформированным элитарным группам потребовалась новая идентичность. Тогда востребован ислам. Так было в Малайе и Индонезии.
Христианство проявило себя как эффективный объединитель прежде чужих людей. Ислам – в деле укрепления связей между своими…
Христианство востребовано во вновь образованных коллективах и новых элитах. Ислам укрепляет традиционные коллективы и элиты в новых условиях. В обоих случаях необходим совершенно разный уровень дохристианской (доисламской) индивидуализации личности. В первом – гораздо больший, во втором – меньший.
Сейчас этот синтез находится под серьёзной угрозой, исходящей одновременно от исламского фундаментализма и вестернизации. Обе угрозы «идут рука об руку»: фундаментализм редуцирует и обедняет социальную жизнь, уничтожает её светскую составляющую. И, таким образом, делает общество неспособным обеспечивать своё существование. Вестернизация также способствует развитию одних элементов культуры в ущерб другим, в данном случае – материальное развивается в ущерб духовному.
Радикальные исламисты также, по сути, придерживаются последовательно новоевропейских принципов – всё можно принести в жертву ради сиюминутных целей. Это сближает радикальный исламизм с экстремизмом западного типа, теми же радикальными экологистами. Современный экстремизм западного типа возник как следствие распада единой культуры, её ценностного поля. Когда отдельные элементы вдруг приобретают самостоятельное значение, и начинают развиваться в ущерб обществу и культуре как целостным системам. Что очень похоже на специфический социальный рак, поскольку культура может существовать и развиваться только до тех пор, пока вней существует равновесие элементов.
Так и радикальный исламизм приносит жизнеспособность общества (в особенности – мусульманского) как целого в пользу развития отдельных элементов религиозной культуры.
Исламизм рассматривает наличие чужого и любого иного как сугубо временное явление. Которое нужно уничтожить путём войны. В этом также проявляются его западные корни. Именно в рамках новоевропейской культуры постулируется радикальное единство мира и отсутствие в нём чужого и иного. В своих установках на силовое достижение единства исламизм ближе всего к большевизму и нацизму.
Радикальный же ислам действует в условиях кризиса и разложения прежних коллективных идентичностей при неполной вписанности их носителей в постмодернисткое общество. Когда они продолжают ощущать потребность в коллективной самоорганизации, противопоставляющей себя сообществу атомизированных индивидов.
Влияние европейской культуры на салафитов проявилось в принципе замены «всего остального» на религию. Подавлении всех видов идентичности религиозной. Что может привести к их быстрому ослаблению. А потом – и ослаблению религии. Потому что ислам традиционно был силён поддержкой именно нерелигиозных идентичностей.
Исламизм активно использует традиционные виды самоорганизации исламских народов. В том числе такие архаичные, как племенные и крупные родственные организации. Но именно что использует! И, используя, уничтожает. Исламистов чисто по-западному заботит исключительно эффективность. Взять хотя бы институт женщин-смертниц. Которых иногда готовят к смерти номинальные «исламские» мужья. Это – прямое надругательство над любыми когда-либо существовавшими национальными и религиозными традициями. В этом плане акции террористок-смертниц ничем не отличаются от гей — парадов. Вооруженное нападение на беззащитных старушек очень похоже на поступки западных убийц-маньяков. К тому же «под соусом» исламизма происходят такие вполне большевистские вещи, как отказ детей от родителей, другие формы вражды родственников и пр.
Традиции, обычаи и устои исламисты пытаются полностью подменить государственным регулированием и письменным правом. Это очень далеко от того, как была веками организована жизнь в исламских странах. Но зато полностью соответствует принципам большевизма и новоевропейского либерализма!
Запад не стремится уничтожить исламизм, но старается его ограничивать, регулировать и направлять. Ведь исламизм, помимо всего прочего, подавляет развитие многих сфер социальной жизни, от науки до кинематографа. Что создаёт рынки сбыта для продукции неисламских стран. Исламизм делает исламский мир гораздо более зависимым от планетарной экономической системы.
А такие всесторонне развитые страны, как Иран, вызывают раздражение Запада.
Так же исламизм удобен для США и НАТО для целей сдерживания России и Китая и, самое важное, для истребления в войнах и терактах наиболее активных и решительно настроенных противников западного образа жизни. Не только представителей мусульманских народов, но и европейцев. Исламизм – важнейший элемент западного «политического айкидо», когда борьбу против себя используют в своих же целях. Благодаря дискредитации ислама исламистами он уже не сможет так быстро находить приверженцев, как это было в момент его развития в Арабском халифате.
При этом исламизм, несмотря на сходство, крайне враждебен и новоевропейской культуре и обществу. Враждебен своим отрицанием всего, что не относится к сфере религиозного. Исламизм особенно опасен для интеллектуальной сферы новоевропейской культуры. А её деградация может сделать общество крайне негибким и уязвимым.
Исламизм противоположен раннему исламу тем, что нацелен на включение лишь богатств, земель и «живой силы», в интеллектуальной, и культурной сфере он ориентирован на максимальное уничтожение всего, кроме него самого. Что в наших условиях влечёт к уменьшению количества людей, земель и богатств.
При этом исламизм, как и другие революционные идеологии, сильны в протесте, когда они противопоставлены норме и системе господства. Сами же в качестве нормы и системы господства они гораздо менее убедительны. Особенно по сравнению с более традиционными учениями, которые не дают такого единовременного выброса энергии, но более устойчивы. Как, например, христианство в странах Восточной Европы.
Поэтому в случае победы и последующей постепенной самоликвидации радикальный ислам может полностью потерять влияние и исчезнуть на данной территории. Кстати, современный исламизм по большому счёту отличается от ваххабизма Саудовской Аравии, установившегося в гораздо более ранний период и сохранившего гораздо больше уважения к этнической традиции.
Понятно, что исламизм способен стать «мотором» перехода к неофеодализму. Но вряд ли способен создать устойчивую неофеодальную традицию. Зато может расшатать изнутри и уничтожить то, что осталось от традиционных устоев мусульманских сообществ. И в отсутствии сильной технической и инфраструктурной базы общество может скатиться к глубочайшей дикости.
Любое государство исламистов современного пошиба способно стабильно существовать не более трёх поколений. Так же, как и большевики. К власти могут прийти радикальные фанатики. Их завоевания защищают прагматичные «технические специалисты». На их место приходят предатели, которые думают лишь о своей выгоде и удовольствиях. И они разрушают государство и общество.
Если исламисты не успевают разрушить традиционную низовую самоорганизацию и имеется устойчивая исламская традиция, то возможна новая «исламская революция». И так через каждые три поколения. Но при наличии современных средств контроля подавления у исламистов есть все шансы уничтожить низовую самоорганизацию мусульман. И тогда через три поколения может просто появиться нечто подобное безлюдной чернобыльской зоне…
Ещё один вариант – когда усилиями исламистов воспользуются другие, менее радикальные общественные силы. Для этого опять же нужна сильная этническая традиция и самоорганизация.
Однако государства радикальных исламистов могут возникать на территориях с ослабленным традиционным укладом и самоорганизацией. Где живут денационализированные европейцы и частично денационализированные мигранты. Там на третьем поколении может начаться полная деградация общества как такового. Тем более, что исламизм отнюдь не способствует созданию инфраструктуры и системы жизнеобеспечения. А может лишь эксплуатировать созданное. На этих территориях может возникнуть как бы не неопервобытность. А ислам и другие развитые религии и идеологии – полностью исчезнуть. На их место придёт фетишизм и карго-культы в виде обожествления редких и крайне нужных технических устройств и примитивное колдовство. По развалинам древних городов будут бродить стайки бомжей, возглавляемых колдунами…
Исламизм с присущей ему бессмысленнойполитической активностью и значительными жертвами способен подкосить и обескровить мусульманские народы, как в своё время коммунизм и нацизм обескровили русских и немцев.
Исламизм – проявление постмодерна и мотор перехода к неофеодализму. Но после перехода к нему он не сможет существовать. По крайней мере – масштабно и значимо. Ведь для исламизма необходимо глобальное информационное общество, масса свободных средств и маргинализированных людей. А при неофеодализме всё это быстро закончится.
Таким образом, исламизм — не альтернатива «европейским принципам» и европейскому глобализму. Но концептуально сходное в традиционалистской упаковке. И, главное, не менее разрушительное.
