И.Ю. Васильев.
Общины без первобытности на Северном Кавказе: концепция и историография.
Особое место в историографии занимают концепции устройства общества, характерные для разных народов в течении очень длительного периода времени, включавшего сразу несколько исторических эпох. Подобные концепции активно развивались в т.ч. и в советский период, когда господствовала жесткая историософская схема, основанная на сменяющих друг друга формациях. Эти виды социального устройства в период господства формационного подхода обычно называли «переходными», «предшествовавшими» и пр.
Так, А.И. Неусыхин описывает характерное для раннесредневековых германцев общество, основу которого составляли свободные общинники, имеющие определённые права и обязанности [1]. «Будучи общинным без первобытности и заключая в себе в то же время элементы социального неравенства, этот общественный строй еще не был классово-феодальным …» – писал А.И. Неусыхин [2].
От охотничье-собирательских и раннеземледельческих общин общины без первобытности отличаются, например, большей численностью населения, высоким уровнем материальной культуры, нередко — иерархией наследственных социальных статусов, более развитой территориальной социальной организацией [3]. Л.Е. Куббель считал характерными для обществ подобного типа организацию выполнения различных повинностей рядовыми членами общества без участия разветвлённого бюрократического аппарата, а также элементы т.н. «военной демократии» [4].
В целом специфика общины без первобытности такова:
1. Организация социума по территориальному принципу.
2. Почти всегда – наличие земледелия и скотоводства. Нередко — городских поселений.
3. Высокий уровень духовной и материальной культуры, очень часто — развитая социальная стратификация.
4. Наличие системы общественных повинностей разного типа, судопроизводства.
5. Слабость либо отсутствие государственного аппарата.
6. Выполнение функций госаппарата негосударственными (общинными, родственными и пр.) структурами.
7. Наличие элементов т. н. «военной демократии». Большое значение имеет собрание полноправных мужчин и/или аристократов.
8. Общины без первобытности внутренне разнообразны, например, они могут быть городскими или сельскими, в их рамках территориальные и родственные элементы социальной организации могут иметь разное значение. Они могут существенно различаться по количеству населения, площади подконтрольной территории.
9. Общинами без первобытности являются наиболее развитые ацефальные общества (общества без развитого института политического лидерства). Некоторые из общностей, обычно называемых племенами, также могут осмысляться как общины без первобытности (при наличии оседлости, чётко определённой территории, выстраивании «племени» как целого преимущественно по территориальному принципу). Нередко община без первобытности — то же самое, что и в той или иной степени «демократичное» вождество. Правители в общинах без первобытности очень часто есть, но власть их ограничена народным собранием, советом аристократов и пр. Интерес исследователя в рамках концепции общины без первобытности в большей степени сосредоточен на горизонтальных социальных связях, социальной активности большинства, чем в рамках концепции вождества.
10. Община без первобытности — очень гибкая дефиниция, включающее значительное разнообразие социальных укладов. Конкретная община без первобытности в определённый исторический период может не обладать всеми перечисленными выше признаками. Некоторые из них трудноотличимы от государств, другие — от раннеземледельческих общин.
11. Уклад жизни общин без первобытности может достаточно быстро меняться, усложняться либо упрощаться в зависимости от конкретных условий [5].
Наиболее известными примерами общин без первобытности обычно называют архаичные полисы Древней Греции [6] и города – государства Древней Руси. «В целом социальные институты Древней Руси являлись модификациями родового строя с характерными дофеодальными чертами. Общество, сложившееся на протяжении XI–XII вв., было построено, главным образом, на территориальных началах, утратило былую архаичность, но и не приобрело еще классового характера. В своих теоретических построениях И.Я. Фроянов использовал термин, восходящий к работам А.И. Неусыхина «общинность без первобытности» … При этом сам А.И. Неусыхин предпочитал «термин «дофеодальный период», в большей степени указывающий на стадиальность явления [7]. В то время как для Древней Руси было характерно быстрые политические, экономические и культурные изменения. А социальная организация в виде общин без первобытности пережила многие из них. Одна из причин устойчивости общинных отношений – её способность меняться в зависимости от условий, изменять акцент на выполнение тех или иных функций [8]. Поэтому всё же лучше не привязывать общину без первобытности к какому-либо историческому периоду либо этапу истории. И от наиболее известных примеров она может отличаться весьма существенно, хотя и будет продолжать иметь с ним определённые общие черты.
Если брать проблематику общины без первобытности в контексте «государственных / негосударственных» развитых обществ, то широко бытует мнение, что «… одинаковый уровень социополитической и культурной сложности (который позволяет разрешать одинаково трудные проблемы, стоящие перед обществами) может быть достигнут не только в различных формах, но и разными эволюционными путями. … негосударственные общества не обязательно менее сложны и менее эффективны. Заслуживает внимания проблема существования негосударственных, но и непервобытных обществ (то есть главным образом негосударственных, но не догосударственных), альтернативных государству (как якобы неизбежной постпервобытной форме социально-политической организации). …Экологический фактор также является значимым для определения направления эволюции того или иного общества. В этом случае в понятие «экология» следует включать не только природную, но и социоисторическую среду. Окружающая среда также во многом определяет эволюционный потенциал общества, …» [9]. Таким образом, социальная эволюция – это серия ответов на меняющиеся вызовы, её направление нелинейно, изменчиво. К тому же конкретное воплощение ответа на очередной вызов зачастую непредсказуемо, нередко зависит от конкретных людей и обстоятельств.
Особую социальную специфику, отличную от бюрократического государства с развитым городским укладом, отмечали и на Северном Кавказе ещё исследователи советской школы, опиравшиеся на научную традицию своего времени. Ф.Х. Гутнов также обращает внимание на термин А.И. Неусыхина дофеодальное общество, где непосредственные производители свободны и экономически самостоятельны при наличии социального неравенства и эксплуатации. Г.А. Меликишвили и А.И. Робакидзе отрицали существование феодализма у горских народов Кавказа, называя их уклад жизни дофеодальным. Например, власть уцмия Кайтага ограничивало народное собрание. Черкесские феодалы продолжали быть членами местных общин [10].
Высокий уровень развития земледелия и скотоводства, материальной культуры, стратификации общества на территориях, где распространены общины без первобытности, может иметь место и в обществах со сравнительно слабой ролью городских центров, гораздо большей значимостью семейно-родовых отношений. Например, протогородские поселения на землях пруссов, как и на Северном Кавказе, были в большей степени ориентированы на протяженные торговые пути, имели ограниченное влияние на жизнь местных общин [11]. Если в цитадели царя Серира исповедовали христианство, то большинство населения было язычниками [12]. Города Северного Кавказа долгое время были центрами власти государств, контролирующих те или иные территории региона. Хотя существовали крупные укрепленные поселения, население которых занимались сельским хозяйством. Причём некоторые, обладавшие, например, цитаделью приближались к протогородскому уровню. Развитым древним городом был Дербент, обладавший разветвлённой самоорганизацией купцов и ремесленников [13].
Но своего рода эталоном развитой кавказской общины без первобытности можно назвать автономные общины без первобытности горного Дагестана, в чем–то сходные с античными полисами в отношение развития территориального принципа устройства общества и высокого уровня его организации [14]. «Автономные сельские территории, представляющие собой федерацию (или конфедерацию) сельских политически независимых общин, например, у горцев. При этом низовые члены такого союза могут быть как в форме вождеств, так и безвождеских самоуправляемых общин, либо в иных формах. Ярким примером такой конфедерации может служить Нагорный Дагестан. Общины (джамааты), входившие в федерацию (так называемое «вольное общество»), иногда и сами по себе представляли весьма крупные поселения. Некоторые общины насчитывали до 1500 и более домов, то есть были размером в небольшой полис, и имели многоуровневую (до пяти уровней) систему самоуправления. А федерация, иногда объединявшая по 13 и более сел, представляла собой политическую единицу в десятки тысяч человек, с еще более сложной организацией. Между семейными группами (тухумами) существовало социальное неравенство и различие в рангах» [15].
Например «…традиционная социальная организация аварцев — селение (независимо от размера и численности населения — в среднем 110-120 хозяйств с населением 500-550 человек). Община состояла из патриархальных кровнородственных объединений — тухумов. В XIX в. преобладали территориальные отношения, уже нарушался принцип родственного расселения, хотя еще были сильны традиции внутрикультурной солидарности. Управление осуществляли выборные лица и сельский сход (джамаат), в котором участвовало все взрослое мужское население (старше 15 лет). При выборах правителей — старейшин (чIухIби, гIадилзаби, хараби) — соблюдался принцип представительства тухумов …
Каждый джамаат вольного общества представлял собой самостоятельное в рамках союза социально-политическое образование, объединяющее узденей-собственников, являющихся одновременно и совладельцами общинной территории. Сельское управление составляли: народное собрание (все совершеннолетние мужчины общины); Совет старейшин (исполнительный орган, выполняющий и функции законодательного в перерывах между неродными собраниями); старейшины, они же и главы тухумов, они же и судьи; сельский кадий, глава мусульманской общины и шариатский судья; исполнители — род полицейских, рассыльных; чауш — глашатай, ему, как правило, исполнители подчинялись непосредственно; сельский суд, состоящий из старейшин и кадия. В среде общинников интенсивно развивались обусловленные всем ходом исторического развития общества процессы, приведшие, в частности, к имущественной дифференциации в узденской среде…» [16].
Существовала развитая система судопроизводства по адату (уголовное) и шариату (гражданское). Адаты отдельной общины или союза общин имели свои особенности.
«Адатная система, суд, преимущественно базирующийся на ее основе строго оберегали частную собственность. Система композиций нередко предусматривала трех, пяти, девяти, двенадцатикратное возмещение убытков потерпевшему со стороны вора. Она же предусматривала немалые выплаты при нанесении материального, физического или морального ущерба члену общества. Оберегая интересы любого равноправного члена общества, система композиций, унаследованная от родового строя на стадии его разложения, уже сама по себе, по своей внутренней сущности, была выразителем интересов имущей прослойки населения джамаата. Община — джамаат рассматривала себя как целостный, самостоятельный, автономный организм по отношению к другим общинам. Отсюда следовал целый ряд адатных установлений, направленных на защиту общинных интересов, во всех случаях считавшимися, безусловно, приоритетными по сравнению с личными: запрет на отчуждение движимого и, особенно строго, недвижимого имущества за пределы общины, обязанность всех членов общины принимать участие в организации отпора чьим-либо захватническим устремлениям, обязательность участия в коллективных работах, джамаатских очередных повинностях, запреты на выход замуж и женитьбы за представителей и на представительницах другого джамаата, запреты на вмешательство в дела другого джамаата, на вмешательство во внутренние дела общины не члена этой общины — и т.д. Нарушитель всех этих норм представал перед судом и нес наказание в адатном порядке. Идеология ислама глубоко проникла в аварское общество. Ярко иллюстрируют это положения отдельные нормы адатных сводов, согласно которым член обществ в судебном порядке наказывался штрафом за пропуск очередного намаза без уважительных причин, за несовершения пятничной молитвы в соборной (пятничной) мечети, за нарушение поста или условий для постящегося, за необучение сына или дочери основам арабского чтения и письма и основным молитвам — и т.д.» [17].
Основу социальной организации даргинцев также составляла сельская территориальная община (джамаат). У лакцев также была развитая территориальная община при сильных и разветвлённых родственных группах [18].
Автономные общины без первобытности развивались и на юге Дагестана. «В их числе были и союзы сельских общин Табасарана, сумевшие добиться независимости…: Нитриг, Дирче, Суак, Чуркул, Хараг, Кухрук, Кераг. Общее количество сел, входивших в названные союзы, составляло 90. При этом по союзам расклад был следующим: Нитриг — 14, Дирче — 7, Суак — 13, Чуркул — 14 сел, Хараг — 7 сел, Кухрук — 25, Кераг — 10. Именно эти союзы в совокупности и составили союз союзов или «суперсоюз» — Девек Елеми (Девекский Союз) Одним из наиболее крупных и сильных обществ, входивших в это объединение, являлось Дюбекское общество, упоминаемое в русских источниках изучаемого времени как Дювек и относящееся к союзу Кераг» [19]. У лезгин в XIII—XIV вв. вокруг крупных селений (Ахты-пара, Докуз-пара, Курах, Кюре и др.) также возникают автономные объединения (союзы) сельских общин — «вольные общества», временами попадавшие в зависимость от азербайджанского Ширвана [20].
В горном Дагестане имели место и территориальные объединения во главе с монархом. Но, к примеру, Аварское ханство «находилось в непосредственном окружении вольных обществ, и внутри самого ханства имелись узденские джамааты (полноправные члены таких общин позиционировали себя в качестве узденей – свободных благородных людей – И.В.), во многом придерживающиеся порядка вольных обществ».
Особенностью Аварского ханства было и то, что узденские джамааты, союзы сельских общин, территориально входящие в состав Аварского ханства и расположенные вокруг него, оказывали на хана свое давление. Хан ничего не мог предпринять без поддержки Хунзахского джамаата [21]. Что весьма напоминает уклад жизни в некоторых древнерусских землях конца XI — XII столетий [22].
Элементы социальной организации c развитым общинным началом были характерны и для других территорий Северного Кавказа. В частности, огромную роль собрание полноправных мужчин селение играло в традиционном укладе карачаевцев и балкарцев. Особенно велика его роль была в регулировании землепользования. Имели место и собрания выборных представителей – тёре [23].
При этом в общинах без первобытности достаточно типичны острые конфликты между аристократами (интересы которых отстаивал не государственный аппарат, а они сами, лично или объединившись в группы) и простолюдинами [24]. По мнению Г.М. Дерлугьяна, усиление в Новое время политической активности крестьянства на Северном Кавказе основывалось на усилении его экономического и военного потенциала. Это, прежде всего, выращивание такой продуктивной в условиях гор сельскохозяйственной культуры, как кукуруза. А также широкое применение сравнительно простого и эффективного ручного огнестрельного оружия [25].
Ю.Ю. Карпов обращал особое внимание на то, что повествования о «борьба с тиранами» являются элементом фольклора народов Кавказа [26]. В этом плане социальная жизнь горцев Северного Кавказа имеет массу сходства с таковой Древней Греции и Древней Руси.
Например, добротную источниковую базу имеет описание борьбы аристократов и крестьян у западных адыгов в конце XVIII – начале XIX вв. Недовольство крестьян повинностями вылилось в вооруженную борьбу. Первоначально шапсугские крестьяне, поддержанные абадзехами, потерпели поражение в 1796 году в Бзиюкской битве от шапсугских дворян, …Однако уже 2 года спустя, в 1798 году, Султан-Али Шеретлуков, один из предводителей шапсугского дворянства, вынужден был бежать с родины.
Постепенно знать в этих группах утратила многие свои привилегии. Нагляднее всего об этом свидетельствует размер выкупа за убийство. Первоначально за убийство дворянина он был в несколько раз выше, чем за убийство крестьянина, но в первой половине XIX века он несколько раз снижался, а выкуп за убийство крестьянина повышался — и в конечном счете они сравнялись. Некоторые из дворян пользовались большим уважением в обществе как прославленные воины или искусные ораторы, но сам по себе дворянский ранг перестал иметь большое значение [27].
Вооруженная социальная борьба развернулась и среди других групп западных адыгов. «… Хотя бжедугские войска одержали в знаменитой Бзиюкской битве 1796 г. победу, они не смогли приостановить ход общественно-политических преобразований у абадзехов, шапсугов и натухайцев, который привел к установлению у этих трех субэтносов демократического политического устройства; — впоследствии демократические процессы у абадзехов, шапсугов и натухайцев стали оказывать существенное воздействие на политическое развитие «аристократических» субэтносов.
Ярким примером того явилась напряженная социальная борьба в Бжедугии в 20-х гг. XIX в. В 1828 г. бжедугские крестьяне даже сумели свергнуть господство феодалов и на 8 месяцев установить демократическое правление. Однако князьям и дворянам во главе с князем. П. Аходягоко удалось вооруженной силой подавить крестьянское восстание;
— в 50-х гг. XIX в. борьба бжедугских крестьян за свои права против феодального гнета развернулась с новой силой… «Пши-орк-зау» («Война против князей и дворян») завершилась в 1856 г. крупной победой крестьян …» [28].
Однако у общин без первобытности Северного Кавказа была и своя существенная специфика. Это, например, значимость самоорганизации по принципу родства [29]. В монографии А.М. Ладыженского «Адаты горцев Северного Кавказа» показано, как родственные группы часто обеспечивали претворение в жизнь норм обычного права, судебных решений [30]. Можно предположить, что выполнение группами родственников социальных функций, которые в других видах общин без первобытности выполняют социальные институты более крупного масштаба, сделали первые более разветвлёнными, имеющими особо чёткую формализованную систему отношений внутри себя. Эти особенности, например, нашли своё отражение в монографии Я.С. Смирновой «Семья и семейный быт народов Северного Кавказа» [31]. «Кланы / фамилии кавказских народов могут достигать нескольких сотен и даже тысяч семей. Многие из них живут отдельными, разобщенными группами на удаленных друг от друга территориях. Таковы кланы Шогеновых, Кардановых, Кушховых, Дышековых, Кумыковых и т. д. Установить кровную связь между всеми носителями подобных фамилий практически невозможно. Чаще всего такой связи вообще не существует. Однако она имеется и легко прослеживается в локальных группах, где хорошо сознают и признают общность своего происхождения, то есть помнят и называют в цепи предков все звенья, которые постепенно сужаясь, сходятся в имени первопредка в каком-нибудь четвертом, пятом или седьмом колене. Объединенная на этой почве общность семей образует патронимию, более узкую, чем клан… Выделяется, … реальный «управляющий делами патронимии», лидер семейно-родственного коллектива – лъэпкъ унафэщI, нэхъыжь пашэ. В этнографической литературе такие люди известны как бигмены… Определенное значение имеет его материальное состояние. Сравнительно бедный человек в этой роли выступать не может. По некоторым данным, учитывалась, кроме того, степень близости претендента на роль бигмена к той семье, из которой, по преданию, происходил предок всей фамилии 3. Одним словом, принимается во внимание все, что может заставить других унакошей (родственников – И.В.) признать лидерство такого сородича, выполнять его распоряжения» [32].
На основе родства, часто символического, могли создаваться и крупные объединения, имеющие политическую значимость. Так, родственные группы различных народов Северного Кавказа могли принимать новых людей в свой состав, но такая инкорпорация была все же редким явлением. Особенность шапсуги, натухайцы и абадзехи очень часто принимали к себе чужаков. Это было связано с социальными отношениями и конфликтами того периода. Многие крестьяне из соседних групп адыгов переходили к ним, чтобы избавиться от власти своих князей. Их принимали в местные фамилии, которым это позволило увеличить численность и помогло, как считал Хан-Гирей, одержать верх над дворянством и значительно расширить свою территорию. Постепенно все меньшую роль в таких объединениях стало играть кровное родство, а все большую — присяга. Не случайно одно из их названий — «соприсяжные собратства». Тем не менее члены этих групп продолжали вести себя как родственники. Например, сохранялась и строго соблюдалась экзогамия. Признаками братства, как и рода, были взаимопомощь и взаимная защита. Хотя братство не имело общей территории [33].
В данном контексте особое значение приобретает виды социальной организации, когда территориальные связи позиционируются как родственные, либо сообщества, возникшие на основании как территориальных, так и родственных связей, осмысляются в данной культуре как явления одного порядка. Там более, что такая социальная организация наблюдается в разных макрорегионах. В соответствии с концепцией А.В. Коротаева, жители северного Йемена в течении I тыс. до н.э. и I тыс. н.э. перешли от вождеств / ранних государств и общин без первобытности (в т.ч. – гражданско-храмовых общин внутри монархических объединений) к племенной структуре, где родственные связи внутри племени были в большей степени идеологической декларацией. Причиной этого стало последовательное ухудшение природных условий, и, как следствие, нехватка ресурсов для содержания многочисленной элиты. А также стремление в этих условиях дополнительно укрепить связи между общинниками и успешно встроиться в социум Арабского халифата, верхи которого первоначально были организованы по племенному принципу. Итогом такой эволюции стало стабильное общество, сохраняющее достаточно высокий уровень культуры в весьма непростых условиях [34].
В качестве кавказского примера возьмём знаменитый вайнахский тейп. Причины появления и природа тейпа / тайпа до сих пор остаётся дискуссионной. Возможно, пути формирования разных тейпов могли быть разными: это и разрастание родственных групп, и компактное поселение чужеземцев [35]. А также упомянутое выше придание черт родственной общности территориальной общине. Особенно после походов монголо — татар и, позднее, Тамерлана, которые сильно ударили по жителям центральной части Северного Кавказа.
А в период Нового времени, к которому относится масса разнообразных источников, исследователи фиксируют у вайнахов тесное переплетение сильной и разветвлённой самоорганизации на основе родства и автономной территориальной общины без первобытности, напоминающей вольные общества горного Дагестана. «В XVIII — нач. XIX в. сельская община у чеченцев и ингушей становится главной формой общественных отношений в вольных обществах Чечни и Ингушетии. Сельская община и тайп занимали в это время ведущую роль в системе общественно-политического устройства вайнахского общества. Практически и сельская община, и тайп являлись основными обладателями людских и материальных ресурсов в пределах вольных обществ Чечни и Ингушетии. … Проанализированные нами материалы по проблеме социально-экономического развития Чечни и Ингушетии в XVIII- начала XIX в. не дают нам никаких оснований находить в вайнахских общинах этого периода каких-либо признаков существования первобытнообщинного строя…» [36]. «На наш взгляд в Чечне в исследуемый период существовала модель гражданской общины, … Модель гражданской общины впервые описана М.А. Агларовым у народов Нагорного Дагестана» [37]. С. Броневский в начале XIX в. дает такую характеристику социальной организации ингушей: «Ингуши разделены на малые независимые общества под управлением выборных старшин …» [38].
Автономная территориальная община была одной из основ также и осетинского общества. Её важнейшим признаком было народное собрание, выполнявшее многие управленческие и регулятивные функции. «Главная роль в организации всех сторон жизнедеятельности осетинского села принадлежала народному собранию — ныхасу, который исполнял такие важнейшие функции общественной власти, как хозяйственно-распорядительные, регулятивные и контролирующие.
Система народных собраний была многоуровневая… В компетенцию ныхаса входили разнообразные вопросы по хозяйственно-административной и правовой тематике, касавшиеся внутренней жизни общины или ее взаимоотношений с соседями. Кроме того, ныхас рассматривал также и дела судебного свойства, но лишь тогда, когда они непосредственно затрагивали экономические интересы всего коллектива как единого хозяйственного организма. Помимо хозяйственно-административных, ныхас обсуждал и политические вопросы, представляя интересы общины как целостной социально-политической структуры перед внешним миром.
Важнейшими властно-управленческими прерогативами ныхаса были преимущественно нормотворческие и регулятивные. Объективно нормотворчество, которое не было
строго регламентировано, расширяло основные полномочия ныхаса как проводника
обычного права и обусловливалось потребностями социума в сохранении баланса в производственно-потребительской сфере. …Регулятивные функции ныхаса объяснялись необходимостью пресечения действий деструктивных факторов, угрожавших равновесному существованию всей общественной системы. Именно ныхас осуществлял контролирующие функции общественной власти, основная задача которой сводится к поддержанию оптимальных условий для нормального функционирования и воспроизводства социальной структуры. …Приоритеты в деятельности сельского ныхаса отдавались социальным связям и отношениям, свидетельствовавшим о такой целостности коллектива, которая возникла и поддерживалась на иной, нежели кровнородственная, основе» [39].
В осетинских общинах без первобытности также имело место осмысление соседских связей как родственных. Например, сельская община алагирцев была территориальным соседским объединением отдельных дворов. … Общинники помогали друг другу, совместно вносили выплаты за пользование чужой землёй, могли сообща владеть лесами и особым общинным участком. При этом жители одного села осмыслялись и как родичи, происходящие от одного предка. Формальные родственные связи фактически дублировали территориальные. Единым для общества – гражданской общины органом власти было народное собрание, участники которого были разбиты на формальные группы родственников. Общим предком всех алагирцев считался герой и правитель Ос-Багатар. При этом в других обществах действовали другие принципы. Так, в Куртатинском обществе существовали территориальные общины, куда входили представители разных родственных групп. Некоторые селения были автономными гражданскими общинами. А в Тагаурии обществом управляла корпорация аристократических фамилий [40].
Ещё более многообразным был социальный контекст бытования общин без первобытности у разных групп адыгов. Крупные территориальные общины без первобытности на западе территории их расселения были характерны для этнических групп с «демократическим» социальным устройством. В частности, у абадзехов, как и у хакучей, население нескольких речных долин объединялось в более крупные общества, из которых наиболее известны 7: туба, темдаши, джангет-хабль, даур-хабль, нежуко-хабль, гатюко-хабль, тфишебс. Они также были во многом самостоятельны. Если сельские общины в том или ином виде существовали у всех адыгов, как и у многих других народов, то более крупные территориальные объединения — это особенность именно шапсугов, натухайцев и абадзехов. В других группах адыгов их не было. Они могли подразделяться только на отдельные княжеские владения. Но что-то похожее существовало в Дагестане — это союзы сельских общин чего им необходимо было собраться … В пределах одной речной долины в суд и в совет делегировалось по 2 человека от каждого из 8 братств (4 шапсугских и 4 натухайских). Способов выбирать представителей на общее народное собрание было два: от братства (для чего оно должно было предварительно собраться) или от общины, что бывало чаще. … В таком собрании имел право присутствовать каждый свободный человек, иногда собирались тысячи людей [41].
В то время как в Кабарде имела место достаточно сильная княжеская власть и деление общества на сословия. Есть гипотезы, на данной территории имели место вождества либо раннегосударственные образования. «Князья и дворяне здесь были связаны сюзеренно-вассальными отношениями, которые определяют порядок их общения и взаимодействия. Дворяне (уорки) служат князьям при условии получения ими дворянского подарка, который состоит из земли и другой недвижимости. Крестьяне (свободные и несвободные) тоже живут на землях князей, как управляемых самими пши (князьями – И.В.), так и управляемых посредством уорков. Такое положение вовлекает и дворян, и крестьян в орбиту власти князя. Основная же обязанность князя заключается в управлении подвластной территорией и её защите, т.е. в сохранении внутренней и внешней целостности общества … И уорки, и простое свободное население служат пши …» [42].
При этом здесь также имела место достаточно развитая территориальная сельская община. Есть сведения о созыве собраний представителей разных групп местного населения. Элементы традиционной кабардинской самоорганизации, в т.ч. — сознание единства крестьян и элиты, характерное, наряду с частыми конфликтами, для общин без первобытности, сохранялось в Кабарде и в конце XIX в [43].
Таким образом, общины без первобытности Северного Кавказа существенно отличались от общин без первобытности в других регионах, в особенности — городских. Например, в них огромную роль играли сильные и разветвлённые сети родственных коллективов выживания, которые подчас выступали как альтернативные территориальным формы самоорганизации населения. Возьмём, например, нашедшее отражение в трудах М.О. Косвена и Л.И. Лаврова традиционное социальное устройство южных осетин, убыхов. [44]. Также иногда родственная и территориальная самоорганизация в той или иной степени сливались друг с другом.
Необходимо помнить о роли торговых путей, в своё время проходивших через Северный Кавказ, в сочетании с общей нестабильностью исторического развития региона в течении долгих веков. Увеличение материальных ресурсов могло привести к быстрому и значительному усложнению социальной структуры общины без первобытности, а ухудшение условий, например, сильное военное давление – к значительному упрощению, активизации архаичных социальных институтов.
Также не удивительно, что в условиях длительной нестабильности, значимости военной силы для сохранения и развития хозяйства северокавказским общинам без первобытности были присущи элементы феодализма как «идеального типа». Во многих северокавказских социумах имели место такие элементы феодального общества, как главенство сословия воинов, сравнительно многочисленные зависимые крестьяне [45]. К тому же сейчас можно с достаточной долей уверенности говорить о том, что наличие общин без первобытности вполне сочетается с теми или иными элементами социального уклада, которые часто называют «феодальными». Например, сельские общины без первобытности, в том числе автономные либо независимые, имели место в Европе в эпоху, которую порой называют «периодом зрелого феодализма». Вспомним некоторые швейцарские кантоны, Фризию, Дитмаршен, Исландию на севере Европы.
Взаимодействие общин без первобытности на Северном Кавказе сопровождалось и сильной военной активностью, и мощным культурным взаимодействием. Что, однако, не приводило к исчезновению специфики отдельных общин и их групп, но способствовало формированию фронтирных отношений. На примере казаков и горцев на Северном Кавказе можно говорить об одном из вариантов фронтирных отношениях между носителями уклада сельских общин без первобытности, хозяйство которых было основано на земледелии и скотоводстве [46].
Внутреннее разнообразие, изменчивость уклада жизни – характерная черта обществ, основанных на общинах без первобытности. Но она не отрицает существования ареалов, объединённых рядом особенностей культуры. Интегративную роль, как и во многих других регионах, могла играть религия. Так, суфийские общества — вирды обеспечивали связь между сопредельными общинами чеченцев и народов Дагестана, усиливали их культурное единство [47].
Что касается региона в целом, то исследователи давно пришли к выводу о существовании кавказской историко-этнографической области [48]. И наследие сельских общин без первобытности с сильным влиянием родственной самоорганизации – одна из её основ.
Поэтому может оказаться плодотворными сравнения различных аспектов истории и культуры общин без первобытности различных регионов Северной Евразии (севера Европы, Руси, Северного Кавказа и пр.) разных исторических периодов. Особенно – в отношении сравнения сходства и различия влияния специфики местных общин без первобытности на развитие государственности, эволюцию социальных и этнических идентичностей разного уровня.
Примечания
1. Земляков М.В. А.И. Неусыхин и его концепция переходного период: восприятие и интерпретации // Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 1(56). С. 113–136.
2. Неусыхин А.Ю. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному (на материале истории Западной Европы раннего средневековья // Вопросы истории. 1967. № 1. С. 76.
3. Охотники, собиратели, рыболовы: проблемы социально-экономических отношений в доземледельческом обществе. Л.: Наука, 1972. 288 с; Ранние земледельцы. Этнографические очерки. Л.: Наука, 1980. 220 с; Артёмова О.Ю. Колено Исава: охотники, собиратели, рыболовы: (опыт изучения альтернативных социальных систем). М.: Смысл, 2019. 592 с.
4. Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М.: Наука, 1988. С. 132, 146.
5. Община без первобытности. URL.: http://traditio.wiki/Община_без_первобытности (дата обращения: 10. 09. 2022).
6. Влит ван дер. Э.Ч.Л. Полис: проблема государственности // Раннее государство, его альтернативы и аналогии. Волгоград: Учитель, 2006. С. 387 – 392.
7. Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л.: ЛГУ, 1988. С. 267; Солдатов В.Н. Историческая концепция И.Я. Фроянова – проблема определения и характеристики структурных элементов. URL.: https://studwood.ru/1419607/istoriya/istoricheskaya_kontseptsiya_iya_froyanova_-_problema_opredeleniya_i_harakteristiki_strukturnyh_elementov (дата обращения: 18. 05. 2019); Неусыхин А.Ю. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному (на материале истории Западной Европы раннего средневековья // Вопросы истории. 1967. № 1. С. 86.
8. Дворниченко А.Ю. Зеркала и химеры. О возникновении древнерусской государственности. Спб.: ЕВРАЗИЯ; – М.: ИД Клио, 2014. 287–292; Карасёв И.В. Славянские вольности. Гибридные демократии между Востоком и Западом. URL.: http://rbardalzo.narod.ru/news/slavjanskie_volnosti_gibridnye_demokratii_mezhdu_vostokom_i_zapadom/2016-10-22-130 (дата обращения: 15.10.2016; Лисюченко И.В. Критерии и особенности государственности в Древней Руси // Вестник Удмуртского университета. История и филология. 2015. Т. 25. Вып. 4. С. 17–18; Сопин В.С. Эволюция российской крестьянской общины как неформального экономического института // Проблемы современной экономики. 2009. № 4.
9. Бондаренко Д.М., Гринин Л.Е., Коротаев А.В. Альтернативы социальной эволюции // Раннее государство, его альтернативы и аналогии. Волгоград: Учитель, 2006. С. 15, 17, 18, 22, 27.
10. Гутнов Ф.Х. Горский феодализм. Часть III. Северный Кавказ в XIII -XV вв. Владикавказ: Ир, 2014. С. 7, 53– 54, 91, 435.
11. Нарожный Е. И. К этносоциальной атрибуции городского населения Терско-Кумского междуречья (по материалам мусульманских захоронений эпохи Золотой Орды) // Погребальный обряд древнего и средневекового Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988. С. 159–172; Кулаков В.И. Пруссы эпохи викингов: жизнь и быт общины Каупа. М.: Книжный мир, 2016. 352 с.
12. Гутнов Ф.Х. Указ. соч. С. 92.
13. Там же. С. 174 –186.
14. Карпов Ю.Ю. Традиционные горско-кавказские общества: к проблеме особенностей функционирования в свете истории интерпретаций // Традиции народов Кавказа в меняющемся мире. Преемственность и разрывы в социокультурных практиках. Сборник статей к 100-летию со дня рождения Леонида Ивановича Лаврова. СПб.: Петербургское востоковедение, 2010. С. 136 – 145; Агларов М. А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII — начале XIX в.: (Исследование взаимоотношения форм хозяйства, социальных структур и этноса). М.: Наука, 1988. С. 145 – 190.
15. Гринин Л.Е. Раннее государство и его аналоги // Раннее государство, его альтернативы и аналогии. Волгоград: Учитель, 2006. С. 97.
16. Саидова Т.М. Роль норм обычного права в становлении и развитии
судопроизводства аварцев в XIX-начале XX в. URL.: https://www.dissercat.com/content/rol-norm-obychnogo-prava-v-stanovlenii-i-razvitii-sudoproizvodstva-avartsev-v-xix-nachale-xx(дата обращения: 07. 09. 2022).
17. Там же.
18. Даргинцы. URL.: http://www.hrono.ru/etnosy/etnos_d/dargincy.php (дата обращения: 06. 09.2022); Булатова А. Лакцы (XIX – начало XX вв.) Историко – этнографические очерки. Махачкала.: Дагестанский филиал АН СССР, 1972. С 161 – 163.
19. Гасанов А.А. Союзы сельских общин Табасарана в XVIII — первой половине XIX в.: исследование социально-экономического развития и административно-политического устройства. URL.: https://www.dissercat.com/content/soyuzy-selskikh-obshchin-tabasarana-v-xviii-pervoi-polovine-xix-v-issledovanie-sotsialno-eko (дата обращения: 07. 09. 2022).
20. Османов М.О. Лезгины. URL.: http://www.etnosy.ru/node/403 (дата обращения: 06. 09.2022).
21. Дадаев Ю.У. Система органов власти и управления феодальных владений Дагестана в XVIII – первой половине XIX вв. // Вестник института ИЭА. 2014 №1. С. 17.
22. Жих М.И. Восточные славяне накануне государственности. М.: Вече, 2020. С. 331 – 375.
23. Хатуев Р.Т. Карачай и Балкария до второй половины XIX в.: власть и общество // Карачаевцы и балкарцы (этнография, история, археология. М.: Координационно-методический центр «Народы и культуры» Института этнологии и антропологии РАН, 1999. С. 18 – 20.
24. Покровский М.В. Очерк первый. Социально-экономическое положение адыгов в конце XVIII–первой половине XIX в. Общественный строй. URL.: http://budetinteresno.info/kraeved/adig_history_5.htm (дата обращения: 11. 09. 2022).
25. Проценко Н. Кавказская демократия выросла из кукурузы и ружей. URL.: https://www.ponarseurasia.org/8828/ (дата обращения: 11. 09. 2022).
26. Карпов Ю.Ю. Традиционные горско-кавказские общества: к проблеме особенностей функционирования в свете истории интерпретаций // Традиции народов Кавказа в меняющемся мире. Преемственность и разрывы в социокультурных практиках. Сборник статей к 100-летию со дня рождения Леонида Ивановича Лаврова. СПб.: Петербургское востоковедение, 2010. С. 151.
27. Тхамокова И.Х. Особенности общественного строя адыгов (шапсугов, натухайцев и абадзехов) в первой половине XIX века / И.Х. Тхамокова // Научный диалог. 2022. Т. 11. № 1. С. 477 – 478.
28. Женетль Н.Х. Бжедуги в конце XVIII — первой половине XIX в.: социальноэкономические отношения и политическое развитие. URL.: https://www.dissercat.com/content/bzhedugi-v-kontse-xviii-pervoi-polovine-xix-v-sotsialno-ekonomicheskie-otnosheniya-i-politic (дата обращения: 10. 08. 2022).
29. Покровский М.В. Очерк первый. Социально-экономическое положение адыгов в конце XVIII–первой половине XIX в. Общественный строй. URL.: http://budetinteresno.info/kraeved/adig_history_5.htm (дата обращения: 11. 09. 2022).
30. Ладыженский А. М. Адаты горцев Северного Кавказа. Ростов-н/Д.: Изд-во СКНЦ ВШ, 2003. С. 26 – 42.
31. Смирнова Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. М.: Наука, 1983. С. 24 – 52, 114 – 130.
32. Бгажноков Б.Х. Социальная организация адыгской семьи по данным исторической этнографии. Нальчик.: Издательский отдел КБИГИ, 2010. С. 6.
33. Тхамокова И.Х. Особенности общественного строя адыгов (шапсугов, натухайцев и абадзехов) в первой половине XIX века / И.Х. Тхамокова // Научный диалог. 2022. Т. 11. № 1. С. 477 – 478.
34. Коротаев А.В. Социальная история Йемена. X в. до н.э.- XX в. н.э. Вождества и племена страны Хашид и Бакил. Издание 2-е, исправленное и дополненное. М.: УРСС, 2006. С.6 – 132.
35. Осмаев М.В. История развития феодализма в Чечне (XVI – XVIII вв.). URL.: https://cyberleninka.ru/article/n/istoriya-razvitiya-feodalizma-v-chechne-xvi-xviii-vv (дата обращения: 15. 08. 2022).
36. Ахмадов Ш.Б. Чечня и Ингушетия в XVIII — начале XIX века
Элиста: АПП «Джангар», 2002. С. 87 – 88.
37. Натаев С.А. Чеченский тайп: сущность, структура и социальная динамика. URL.: https://www.dissercat.com/content/chechenskii-taip (дата обращения: 20. 08. 2022).
38. Цит по.: Албогачиева М. С.-Г. Этнография и история ингушского народа в письменных источниках конца XVIII — первой трети XX в. СПб.: Наука, 2011. С. 73.
39. Кобахидзе Е.И. Организация власти и управления в традиционном осетинском обществе в конце XVIII –первой трети XIX вв. // Вестник Санкт- петербургского университета. Сер.2. 2008. Вып.2. С. 179.
40. Бзаров Р.С. Три осетинских общества в середине XIX в. Орджоникидзе: Ир. 1988. С. 21 – 22, 23, 40, 78.
41. Тхамокова И.Х. Особенности общественного строя адыгов (шапсугов, натухайцев и абадзехов) в первой половине XIX века / И.Х. Тхамокова // Научный диалог. 2022. Т. 11. № 1. С. 481 – 483.
42. Азикова Ю.М. Княжеская власть в Кабарде XVI XVIII вв.: проблемы исследования. URL.: https://cyberleninka.ru/article/n/knyazheskaya-vlast-v-kabarde-xvi-xviii-vekov-problemy-issledovaniya (дата обращения: 10. 08. 2022).
43. Думанов Х.М. Социальная структура кабардинцев в нормах адата. URL.: https://cheloveknauka.com/sotsialnaya-struktura-kabardintsev-v-normah-adata-pervaya-polovina-xix-veka (дата обращения: 10. 08. 2022); Прасолов Д.Н. К вопросу о преемственности представительных институтов кабардинцев и балкарцев в XIX в. // Вестник кабардино – балкарского института гуманитарных исследований. 2018. №1 (36). С. 52 – 55; Кушхов Х.С. Общественный быт кабардинцев во второй половине XIX — начале XX в. URL.: https://www.dissercat.com/content/obshchestvennyi-byt-kabardintsev-vo-vtoroi-polovine-xix-nachale-xx-v (дата обращения: 10. 08. 2022).
44. Фюстель де Куланж Д. Всемогущество государства; древние не знали индивидуальной свободы // Фюстель де Куланж Д. Гражданские общины Древнего мира. URL.: https://ru.wikisource.org/wiki/Гражданская_община_древнего_мира_(Куланж)/Книга_3/XVIII (дата обращения: 26. 05. 2019).; Лисюченко И.В. Критерии и особенности государственности в Древней Руси // Вестник Удмуртского университета. История и филология. 2015. Т. 25. Вып. 4. С. 14–19; Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. Исследования и материалы. М.: Изд-во восточной литературы, 1961. С. 6 – 20; Лавров Л.И. Убыхи. СПб.: Наука, 2009. С. 47-49, 55- 56.
45. Кажаров В.Х. Избранные труды по истории и этнографии адыгов. Нальчик: ООО «Печатный двор», 2014. С. 8.; Гутнов Ф.Х. Указ. соч. С. 29, 400–410.
46. Романова А.П. Специфика межкультурных коммуникаций на фронтирных территориях // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2015. № 3(44). С. 266–271.; Довбыш Е. Г. Электронный фронтир как метафора // Журнал фронтирных исследований. 2016. № 1. С. 100– 115.; Якушенков С. Н. Фронтир как культурная парадигма // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2015. № 1 (42). С. 288–298.
47. Хизриева Г.А. Вирдовые братства на северо-восточном Кавказе. URL.:rodon.org/relig-080103110949 (дата обращения: 20.08. 2022).
48. Марзоев И –Б.Т. Осетинская феодальная знать в системе взаимодействия этнических элит Северного Кавказа (XVIII — начало XX вв.). Автореферат дисс… канд. М., 2006. С.9.
