Семен Резниченко (Игорь Васильев)

Семен Резниченко

Наш маленький Макондо

Путешествие дилетантов

Небольшая кампания менеджеров и поэтов собралась у поворота шоссе. Они ждали микроавтобус водилы – шабашника, и за одно двоюродного брата одного из них. Все они, кроме ожидаемого водилы, когда-то писали стихи или что-то другое. И иногда делали это и сейчас, когда позволяла работа в невнятном офисе или шабашки, от рекламных текстов до электросварки. Они давно не собирались вместе и решили прокатится в закубанские горы.

Неженатые и бездетные вызывали бурную зависть у двоих разведенных, которые законопослушно выплачивали алименты. И те, и другие предпочитали детям котов.

Из женщин в кампании была поэтесса Манька, когда-то красивая брюнетка. Так и не растолстевшая, но ставшая похожей на прокопченную воблу. У Маньки не было мужа и детей, и она не знала, радоваться или грустить по этому поводу. Зато она знала, что любит абсент. Но на него не всегда были деньги. Тогда можно было и водку с пивом.

Все это уже было принесено и куплено, когда подъехал микроавтобус. В предвкушении с шутками загрузились. Покатили по шоссе, окруженному когда-то полями. А теперь зарослями мелких кустов с круглыми кронами. Это продолжалось недолго, приблизились горы.

Иногда можно было увидеть бодрые кирпичные новостройки. И на небольшой холмистой гряде высились величественные буро-красные особняки, похожие на египетские пирамиды. Неподалеку выглядывали из бурьяна турлучные развалюхи. Иногда встречались бодрые небольшие дворики, сверкавшие яркой краской и оцинковкой. Они вырастали прямо из зарослей камыша и кустов, которые разрослись на месте бывших огородов.

Почти нигде не было видно людей или машин. Дома были брошены или служили дачами. Но за несколькими подчеркнуто высокими заборами слышался какой-то гомон иногда музыка. Там жили недавно переехавшие кавказцы.

Но скоро домов не стало видно, они отступили в лес на склоны холмов.

Водила повеселел. Вокруг дороги уже рос лес и не было пустых домов. Которые напоминали ему, как его все жизнь кидали и унижали. Теперь повеяло свежим ветерком и водила вспоминал, как всю жизнь кидал и унижал кого-то еще…

Поднялись густо-зеленые холмы, в два ряда разлаписто навалившиеся друг на друга. Вдали за ними поднимались уже серо-фиолетовые горы, по цвету похожие на облака, неподвижно лежащие в синеве на верхушках гор.

Показалась дача, а точнее дом, унаследованный Мишкой. Обвалившаяся глина на стенах кое-где обнажала турлук. На длинной деревянной веранде пол шел волной. Двор упирался в лесистый горный склон, его покрывала густая высокая трава. А внутри кое-где был евроремонт. Там и расположились.

Самый приятный момент поездки был тогда, когда на стол стала выпивка и закуска. Но к ней еще никто не притрагивался…

Сели, выпили и закусили. Захотелось поспрашивать о чем-нибудь интересном. За этим подступили к Жене, работавшему казаком.

Женя пытался торговать, писал стихи, чтоб как-то объяснить, что торговать не получается и любил поговорить о кубанской старине. Под эти разговоры вступил в казачество. Занимался спортом и попал в дружину. В ней – нашел постоянный заработок и душевный покой.

– С полицией патрулируем. У нас Наська, сержант. Четко сразу указывает, куда и кому.

– Жень тебе ж по голове в начале года дали! – напомнил ему Мишка.

– Ну, да из-за нее, когда бесится, не думает.

– Так это ж хреново! –

– Так мне и тем более думать не надо!

Женя улыбнулся и сладко зевнул. Он впадал в приятно – заторможенное состояние служивого человека не на службе.

Пошутили насчет Госпожи в полицейской форме, поставили БДСМ – порно на ноутбуке. Попросили друг – друга почитать стихи, потом посетовали, что читать уже никто не хочет. Вспомнили старые времена, когда «хотелось и моглось», выпили за их возращение. Выпили еще, захотелось сделать что-нибудь интересное. Достали раскурили кальян. Закурили какую-то смесь, которую Манька называла одуванчиком.

Прикурив, Женька тихо прикорнул. А вслед за ним стали придремывать и все остальные. Постепенно закемаривали под бульканье кальяна. «Мертвые, ну мертвые!» – иногда взвизгивала Манька по поводу БДСМ-порно. Садисты с мазохистами казались Маньке скучающе – отстраненными и вялыми.

После реплик Маньки некоторые из курящих лениво поворачивались к экрану и тут же снова начинали придремывать. «Заплатил алименты – и посидеть можно спокойно!» – с ласковой ехидцей пошутил Мишка, отворачиваясь к кальяну.

Стало еще спокойней и проще, никто не обратил внимание, когда экран ноутбука потемнел и погас. С полумраке стала видна маленькая голубая лампочка. Это оказалось чуть интереснее порно. Вспомнили отсутствующего Петьку, гея, хотя и больше «в душе». Пожелали ему маленького путеводного огонька в жизни.

После чего появилось ощущение, что пьянка так или иначе удалась.

Все уже расползлись по диванам и матрасам, где иногда тихо посапывали или всхлипывали. Некоторое время еще шебуршала Манька, они с Мишкой покормили остатками закуски прохожего кота. Потом затихла и Манька.

Мишка вышел на веранду. Уже почти смерклось и высокая серебристо-зеленая трава стала еще серебристей. Горы из синих сделались черными, небо темно-синим, каким еще час назад были горы.

В голове роились праздные и никчемные мысли. Что все вокруг – огромный памятник неизвестно кому. Кому-то большому, кто жил неизвестно когда. И которому потом начали строить памятник. Тоже очень большой. И когда построили, успели забыть, кому он предназначался.

И в складках памятника гавкали бродячие собаки. Тихо доживала их кампания со своими родителями и редкими детьми. Приезжие мигранты что-то грызли и перетаскивали в щелях памятника, словно осенние ежи. Они словно готовились к чему-то большому и неизвестному как тот неизвестный, кому построили памятник.

Последний станичник

Старик смотрел на угол щебнистой улицы, сварной забор с покосившейся краской, темно-синий зад машины.

Он был один из последних старожилов, потомок дореволюционных казаков, того времени, когда поселок еще был станицей. Старик когда-то учился, служил в армии, уезжал работать, подолгу жил в чужих городах. А ближе к старости жил вдовцом в чужом поселке. Потому что поселка его детства и юности давно не было. Когда-то в нем еще оставались воспоминания о бывшей станице, от которых уже не осталось и следа.

Теперь по соседству со стариком жили гомосексуалисты. Один уже тоже немолодой бывший массовик-затейник, и двое помоложе. К ним нередко приезжали гости, но в целом геи были соседями тихими и незлобивыми. В поселке они были не единственными, так и жили по соседству с одинокими угрюмыми бабами…

И те и другие пили. Но здесь, на юге, много кто и не пил и пить бросал. Ездил шабашить или занимался бизнесом, было несколько фермеров. Мишке, например, бросить пить помогли баптисты. И денег заняли на подъем стройбригады. Потом Мишка баптистов кинул. Брал строительные подряды, женился и завел двоих детей. Купил две машины. И только сейчас в кризис, стал хмурится. Баптистов вообще многие кидали. Хорошие же они вроде люди…

Старик и старший гей как обычно беседовали через забор.

– А да, Ген, не то было в наше время. Никакого уважения нет у молодых. Ни к старшим, ни к друг другу. Детей не любят и воспитывать не хотят. Работать не хотят. Лишь бы эт самое…

– Точно, Михалыч, так и есть! Никакого уважения не стало! Все эти тюремные придури и понты. Алкашня с наркоманами, бездельники! Тока футбол смотреть да матюкаться могут! Молодые еще пареньки, а наглые такие, жадные! Одни эгоисты равнодушные. Не, не такие мы были в молодости.

– Конечно! Смотришь иногда, вроде нормальный приличный парень чи девка. А как пустой, не хочет ничего, не надо ему вроде даже и жить…

– Не хотят! Точно деревянные чи резиновые! Шмотки им все да бабки! А зачем? Да просто так. Сфоткать в соцсетях понтоваться! До чего дошли, стали группы в Интернете создавать, чтоб к самоубийству склонять друг друга! Больше ни на что не способны, что ли? Хоть старших бы, нормальных людей спросили бы, как жить!

– Да им хоть говори, хоть нет!

– И то верно! Эх, куда мир укатится?

– В задницу, Гена…

– Эх…Ладно, надо поглядеть там…

Посмурневший старший из геев заторопился в свой дом. Старик же продолжил смотреть на то место, где он только что был Гена. Смотреть ему больше не на что не хотелось. Из-за дома стучали молотки смуглых гастарбайтеров – строились младшая дочь с мужем. Огород обрабатывать было больше некому, и старик отдал землю младшей дочери под строительство. У нее хотя бы были дети. Хотя после начала муторной, прерывистой и неопрятной стройки уже хотелось видеть и слышать как можно меньше.

Наконец вернулся Гена. Стал привычно жаловаться на расточительность и модничание своего молодо друга Димы.

– Шмотка, то ладно! А то всякие бирюльки, привески. Хрень всякую тягает.

– Он у тебя не казачество засобирался? А то у казаков-то нынешних все разные привески на форме, как говоришь, бирюльки.

– Да не, Михалыч, до казачества не дошло пока – с некоторым испугом ответил Гена.

Негромко подкатила и плавно остановилась большая белая машина. Это приехала старшая дочь Михалыча, стареющий менеджер с крашеными волосами. Привезла пакеты с едой, минералкой и китикетом.

Когда Михалыч одевал очки и смотрел на свою старшую вблизи, она казалась ему похожей на помятого жизнью, но еще не дряхлого мужичка. Или на Карлсона из мультфильма. А издали и без очков выглядела тенью молодой и бойкой девушки, какой и была когда-то. Благо, не растолстела…

Дочь дала Михалычу самый легкий пакет, и он поковылял в дом следом за ней…

Швейцарец

Черный дирежабль джипа парил над пустым шоссе. Ровному и неразбитому, потом что ездили по нему не часто. Было темно, но в окнах добротных станичных домов нечасто можно было увидеть свет. Тут почти уже никто не жил постоянно.

Поворот на боковую ветку, ехать среди тенистых деревьев между высоких заборов. Вот и собственные ворота открылись по сигналу. Дальше в гараж на пять машин. Потом можно, постоять, покурить и полюбоваться.

Дом по специально фирменному проекту, немного эклектичному. Что-то от внешне непритязательного швейцарского шале, что-то сдержанно роскошной древнеримской виллы. Темно-бурое с белым и бежевым.

Уже взошла луна. Ближе к дому горы кудрявились лесом, а дальше и выше на них прикорнули сиренево белые тучи. Из-за них луна, как торшер. Горы, небо, деревья, дорога. Из дома не было видно ничего лишнего. Не хуже, чем в Швейцарии, Италии или Испании, но без тупых европейских правил и ограничений.

Только зачем-то эти пустые дома на подъезде. Как будто валяются раковины съеденных устриц или скорлупа кедровых орехов. Надо вроде выкинуть, а возиться не досуг.

Хотя вот с Дагестана приехали, поселились. Езидов из Армении больше стало.

А то еще фермер Михалыч ерундой страдает. Курку-млеко-яйко экологичное толкает. Например, ему, жена тоже покупала. И строит Михалыч, все что-то пристраивает. Навесик новый, ворота. Сыну его на земледелие плевать, сисадмин он или менеджер в городе. Или официант.

– Михалыч, кому пристраиваешь! Дагестанцам, что ли!? То они домик и купят!

– Ну, хоть и дагестанцам – отвечает Михалыч. И лыбится как-то так…